Как Федя почувствовал в себе Человека
Пошёл как-то раз маленький Федя с матерью на поле картошку копать.- Восемь лет тебе, - говорит мать, - работать пора по-настоящему. Выкапывает мать куст, а Федя выбирает из ямки картошку и в ведро бросает.
Не хочется Феде работать. Собирает картошку, что сверху, а в земле не хочет копаться. Оставил картошку под одним кустом, под другим. Мать заметила такую работу да и говорит:
- Разве тебе не стыдно? Человек же смотрит и всё видит!
Огляделся Федя вокруг и удивляется:
- Где же этот Человек? Что он видит?
- В тебе, Федя, Человек. Всё он видит. Всё замечает, и только ты не всегда прислушиваешься к тому, что он тебе говорит. Вот прислушивайся к его голосу, он тебе и скажет, как ты работаешь.
- А где же он во мне – Человек? – удивляется Федя.
- В голове твоей, в груди в сердце, - подсказывает мать.
Перешёл Федя к другому кусту, пособирал картошку, что сверху лежала. Хотел было уже оставить его, как вдруг будто и в самом деле кто-то укоряет: что ж ты, Федя, делаешь? Покопайся, там ещё есть картошка в земле. Удивился Федя, оглянулся. Никого нет, а будто кто-то смотрит на его работу и стыдит.
«И в самом деле, всё-таки Человек видит мою работу», - подумал Федя, вздохнул, разгрёб землю возле выкопанного куста и нашёл ещё несколько картошек.
Легче стало на душе Феде. Даже песенку весёлую запел.
Работает он час, работает другой и всё больше удивляется. Чуть подумает: «Зачем так глубоко копать, наверное, уже нет картошки», а тут кто-то и подслушивает его мысль. И стыдно становится Феде. Но и радостно, ой, как радостно. «Хороший это друг – Человек», - думает Федя.
Ленивая подушка
Маленькой Иринке нужно рано вставать, в детский сад идти – а не хочется, ой как не хочется.Вечером спрашивает Иринка:
- Дедушка, почему утром вставать не хочется? Научи меня так спать, чтобы хотелось вставать и идти в садик.
- Это подушка у тебя ленивая, - говорит дедушка.
- А что же ей сделать, чтобы не была такая ленивая?
- Знаю я тайну, - шепчет дедушка. – Вот именно тогда, как вставать не хочется, возьми подушку, вынеси на свежий воздух и хорошо выбей её кулачками – она и не будет ленивая.
- В самом деле? – обрадовалась Иринка. – Я завтра так и сделаю
Ещё ни свет, ни заря, а надо собираться в сад. Не хочется вставать Иринке, но ведь нужно наконец подушку проучить, лень из неё повыбивать.
Схватилась Иринка, скорей оделась, взяла подушку, вынесла во двор, положила на лавку, - и кулачками её, кулачками.
Возвратилась домой, положила подушку на кровать и давай умываться.
Кошка внизу мяукает, за стеной ветер гудит, дедушка в усы усмехается.
Простите, дети, я опоздал
Было холодное утро. Срывались снежинки. С севера веял холодный ветер.Мы пришли к школе на рассвете. В классе было тепло. Мы разулись и грели ноги у печки.
Зазвенел звонок. Мы сели на места. Прошла минута, другая. Учителя не было. Мы послали Нину – она в классе старостой: пойди в учительскую, узнай, почему нет учителя.
Через минуту Нина возвратилась и сказала:
- Иван Петрович заболел. Директор сказал, чтобы мы шли домой.
- Ура! – закричали мы все, невыразимо радуясь. – Ура!.. Уроков не будет!.. Учитель заболел.
Вдруг открылась дверь, и в класс вошёл Иван Петрович. Запорошенный снегом, утомлённый. Мы замерли от неожиданности. Сели, наклонив голову.
Иван Петрович подошёл к столу.
- Простите, дети, - тихо сказал он. – Заболел я немного, но всё же решил идти в школу. Опоздал немного…
Он разделся тут же, в классе. Сел за стол, посмотрел на нас.
А нам стыдно было поднять глаза…
Отец и Cын
Жили на свете мать, отец и сын. Сыну ещё и года не было, когда отец оставил его мать. Оставил и ушёл тайком, не сказав, куда он идёт и почему.Остались мать с сыном одни. Нелегко было матери. Рано утром она относила сына в детские ясли, а сама шла на работу.
Сын вырастал. Мать уже не относила, а отводила его не в ясли, в детский сад. Сын узнал, что у других детей есть не только мать, но и отец. Это открытие поразило детскую душу. Маленький сын спросил у матери:
— Почему у других детей есть отцы, а у нас нет? Ребята говорят, что без отца нельзя появиться на свет... Правда ли это?
— Да, без отца нельзя появиться на свет.
— Значит, у нас был отец?
— Да, у нас был отец. Он ушёл от нас...
— Почему ушёл?
— Он не любит нас, потому и ушёл...
— А что значит — не любит? — спрашивал сын. Мать объясняла это как могла; трёхлетнему мальчику не всё было понятно, и мать говорила:
— Подрастёшь немножко — поймёшь... Прошёл ещё год, второй. Пятилетний сын спрашивает у матери:
— Мама, а себя наш отец любил?
— Себя он любил ещё меньше, чем нас. Себя он не только не любил, но и не уважал...
— А что значит — уважать себя?
Мать пыталась объяснить, но пятилетний мальчик ещё не мог понять столь сложных вещей.
Прошёл год, два года прошло. Семилетний сын спрашивает у матери:
— Мама, что же это значит — уважать себя?
— Это значит оставить себя на земле в своих детях. Кто не хочет оставить себя в своих детях — тот не хочет быть человеком.
— Но разве он, отец, не понимал этого? — спрашивал изумлённый сын.
— Он поймёт это только в старости.
Когда сыну исполнилось 7 лет, мать вышла замуж. Оставшись наедине с сыном, мать сказала ему:
— Этот человек любит меня, и я его люблю. Если он полюбит тебя и ты полюбишь его, может быть, ты станешь его сыном, а он — твоим отцом. А пока не называй его ни отцом, ни дядей — нехорошо. Обращайся к нему просто “вы”.
Второй муж матери был добрым, сердечным человеком. Но мальчик не открывался перед ним, потому что не верил ему. “Если человек, без которого я не мог бы родиться, не стал моим отцом, то разве может стать отцом чужой человек?” — думал мальчик, и от этих мыслей ему было тяжело.
Сын заболел. Дни и ночи он лежал в забытьи, и лишь изредка к нему возвращалось сознание. Однажды ночью он почувствовал себя лучше, открыл глаза и увидел перед собой отчима. Мужчина держал в руке его слабенькую ручку и плакал... Мальчик закрыл глаза, ему хотелось, чтобы эти мгновения продолжались вечно. Пришла минута, вторая, третья. Сердце мальчика трепетало от счвстья: мужчина ласкает его руку. Он чувствовал: мужчине хочется, чтобы он выздоровел. Мальчик не мог больше лежать с закрытыми глазами, он открыл глаза, улыбнулся и сказал:
— Я буду называть вас Отцом, хорошо?
Прошло несколько лет, и на счастливую семью обрушилось страшное горе: неизлечимый недуг приковал мать к постели. Десять лет она болела, и все эти годы о ней заботились муж и сын. Когда сыну исполнилось 23 года, мать умерла. Сын женился. У него самого уже родился сын. Отчим стал старым, слабым человеком. Сын горячо и преданно любил его. Без него никогда в семье начинался обед, без его совета не решалось ни одно дело.
И вот однажды, когда семья ужинала, в хату кто-то постучался. Вошёл старик.
— Узнаёшь меня?
— Нет, не узнаю.
— Я твой отец.
Сын вспомнил всё. Он ответил:
— Вот мой Отец... А вы для меня просто старик.
— Но ты мой кровный сын, — взмолился старик. — Приюти меня.
— Хорошо, живите у нас, — сказал сын. — Но я не могу ни любить, ни уважать вас, ни отцом называть.
Так и живут они в большом доме, среди яблонь и вишен. В теплые летние дни семья садится за стол в саду. Слышится оживлённый разговор, смех. А старик сидит в своей комнате у окна и, склонив седую голову, плачет.
Мамина коса самая красивая
Каждый вечер семилетний Тарасик встречал отца, возвратившегося с работы. Это были радостные минуты: папа открывал дверь, Тарасик бежал ему навстречу, папа брал сына на руки. Мать улыбалась, готовя ужин.Однажды Тарасик, придя из школы, увидел: мама сидит у окна задумчивая, грустная.
— Почему вы грустите, мама? — спросил встревоженный Тарасик.
— Папа больше не придёт к нам.
— Как — не придёт? — удивился ребёнок. — А куда же он пойдёт?
В сознании ребёнка не укладывалось, что значит отцу не прийти домой...
Мама сказала:
— Он больше не будет жить с нами. Ну... он сегодня пришёл и забрал свои вещи. Он пошёл к другой женщине...
— Почему? — вскрикнул Тарасик. — Почему он пошёл к другой женщине?
Мать была в смятении. Она лихорадочно искала, что сказать сыну. И сказала, что пришло в голову:
— Потому что у меня коса седая... А у этой женщины коса не седая...
Тарасик заплакал, обнял маму, гладил маленькой ручкой чёрную материнскую косу, в которой блестели седые волосинки. Потом он тихо сказал:
— Но ведь это же ваша коса, мама... ваша коса самая красивая... Неужели папа этого не понимает?
— Не понимает, сынок...
Дальше произошло то, о чём и не думала мать, сказав слова о своей седой косе. Мальчик узнал, где живёт женщина, к которой ушёл его отец. Он пошёл к этой женщине. Женщина была дома. Мальчик подошёл к ней, внимательно посмотрел на её причёску и сказал: “У мамы коса самая красивая... а у вас — разве это коса?”
Потом Тарасик пошёл к отцу, работавшему в мастерской автогаража. Он попросил отца выйти на улицу. Сын сказал отцу слова, которые заставляют сжаться от боли и возмущения каждое честное отцовское и материнское сердце:
— Тату, ну почему вы ушли от матери? У неё такая красивая коса... Мама самая добрая... самая ласковая. Теперь нам так трудно... Папа, ну возвратитесь же к маме.
Отец стоял перед сыном, склонив голову... Вечером он возвратился к жене и просил прощения у неё и у сына.
Начальник автоколонны
В одном большом надднепрянском селе умерла 92-летняя женщина — мать четырёх сыновей, бабушка одиннадцати внуков, прабабушка двадцати двух правнуков. Трудной была её жизнь. В шести могилах — и в Восточной Пруссии, и в мазурских болотах, и в Карпатах, и под Берлином — её кровь, на шести солдатских памятниках — её фамилия, в каждой букве — её бессонные ночи, радости и надежды.Самый младший, 50-летний сын пошёл со своим горем и заботами к людям: помогите проводить мать в последний путь. На лесоскладе не нашлось готовых досок для гроба, но нашлись добрые люди: сняли шапки, постояли минуту в молчании, распилили большой сосновый ствол. Бери, сын, строй последний дом матери. Доски надо перевезти. Нет машины, все на работе. Нашёлся и здесь добрый человек. Остановил сын первую встречную машину, поделился горем. Водитель отложил на полчаса свою поездку, нагрузили доски, выехали со двора лесосклада. И здесь произошло странное и дикое. Начальник автоколонны, увидев свою автомашину с досками, увидев водителя, помогавшего за воротами привязывать доски верёвкой, закричал:
— Это что такое? Почему ты не едешь по своему делу?
Водитель и сын умершей сказали начальнику: не кричите, опомнитесь — умер человек. Не опомнился, не извинился. Ещё больше рассвирепел, затопал ногами, замахал кулаком перед глазами побледневшего водителя, полез на кузов автомашины, сбросил доски... Поехал водитель, а сын стоял возле досок и плакал. За слезами не заметил, как подъехал к нему на подводе незнакомый человек — возвращался с маслозавода, услышал ругань, остановился, понял всё... Сложил доски на воз, прикоснулся к плечу убитого горем и оскорбленного сына, тихо спросил: “Куда везти?”
Я с малых лет знаю этого начальника автоколонны. Был Иванко таким же мальчишкой, как и тысячи других, ходил в школу, любил после летнего дождя побродить босиком в лужах, лазил через забор в сад к соседям — украдкой сорванное яблоко казалось вкуснее яблок в своём саду.
Но было и другое. Были вещи, о которых соседи говорили с возмущением. Вместе с родителями Иванка жила бабушка — мать отца. Невзлюбила её почему-то невестка. Поселилась старушка в чуланчике, сама себе варила пищу. Часто слышал мальчик от матери: бабушка злая, нехорошая... Как-то на праздник приготовила мать холодное. “Отнеси, сынок, и бабушке, — сказала она мальчику, — вон ту маленькую мисочку, в которую мы косточки обчищали...” Посылает мать за хворостом для печи: “Набери, Иванко, сухого хвороста, а мокрый бабушке пусть останется, она не любит, чтобы в хате было жарко”.
Так понял ребенок, что бабушку считают человеком каким-то отверженным...
Летом бабушка просит Иванка: пойди, внучек, на луг, сорви мне щавеля на борщ... Не хочется мальчику идти на луг, бежит он в огород, рвёт свекловичную ботву, приносит бабушке. Она плохо видит, крошит ботву, варит борщ. А Иванко рассказывает товарищам, как он бабушку обманул.
Слушают хлопцы рассказ Иванка и удивляются: что сказали бы им отцы и матери, если бы сделали они вот такое. Рассказывают об этом дома, идёт по селу слух о злой невестке и недобром внуке...
Прошли годы. Вырос Иванко, пошёл в армию. Такова уж, наверно, судьба: целым и невредимым прошёл через всё военное лихолетье. Но не возвратился в родительский дом. Недалеко от села начала строиться большая электростанция. Устроился Иванко в какой-то конторе — всё время ездил, возил строительные материалы. Быстро пошёл вверх — стал диспетчером, потом начальником автоколонны. Понравился кое-кому: с по¬луслова угадывает желания начальства, всё из-под земли достаёт.
Умер отец, умерла бабушка, осталась старая мать. Поселил её сын в маленьком чуланчике в своём большом каменном доме, поставил печку: готовь, мать, себе пищу, живи себе тихонько, не мешай.
Наверное, в эти минуты вспоминает мать о своих наказах Иванку, когда она посылала бабушке холодное... Может быть, вспоминает и о той народной мудрости, которая учит: о душе человеческой заботься тогда, когда ребёнок лежит не вдоль, а поперёк кроватки.
Человек без имени
Это было в начале войны. Кровавый смерч горячим дыханием опалил Украину, с Запада наползла фашистская орда, наши войска отступали за Днепр. В тихое августовское утро на главную улицу села, где жил этот человек, приехала колонна вражеских мотоциклистов. Люди попрятались в хаты. Притихшие дети боязливо выглядывали из окон.И вдруг люди увидели невероятное: из хаты вышел этот человек — в вышитой сорочке, в начищенных до блеска сапогах, с хлебом-солью на вышитом рушнике. Заискивающе улыбаясь фашистам, поднес им хлеб-соль, поклонился. Маленький рыжий ефрейтор милостиво принял хлеб-соль, похлопал изменника по плечу, угостил сигаретой, а потом вынул из кармана пачку сигарет, подержал её в руке, подумал, раскрыл, отсчитал половину сигарет и подал...
Всё это видели в окна дети, обо всём этом они сказали матерям. Через несколько минут о позорном гостеприимстве своего земляка узнало всё село. Закипела в сердцах лютая ненависть, сжались кулаки. Потом стали думать люди: кто он, этот человек, что привело его на страшный путь предательства? Вспоминали родословную от деда-прадеда, мысленно оглядывали детство. Как же так, ведь он — двадцатилетний юноша, кажется, и в комсомоле состоит. Но постойте, как же его зовут? Фамилию знали, фамилию-то человек имеет родительскую, а имени никто не знал. Хорошо знали его мать — колхозницу Ярину. И человека этого с детства так и называли: Яринин сын. Стали думать: что же привело парня к предательству? Но о Яринином сыне никто ничего определённого сказать не мог. Соседи называли его маменькиным сынком. Один сын у отца и матери, он спал до обеда, а возле кровати на столе стояла уже заботливо приготовленная матерью крынка с молоком, белый калач, сметана... Люди с малых лет приучали детей к труду, будили их на рассвете, посылали в поле на работу, а Ярина оберегала своё золотко (так она называла его: моё золотко, мой единственный-ненаглядный) от труда и забот.
Вспоминали и такое. Когда сыну Ярины было лет двенадцать, в селе произошло несчастье: сгорело десять хат, десять семей остались без крова. Соседи приютили погорельцев, поделили с ними своё жильё. Приютила одну семью и Ярина, пришлось потесниться и ей и сыну. Но вдруг закапризничал сын: “Не хочу, чтобы вместе с нами соседи жили”. Ушёл однажды вечером под скирду соломы, матери сказал: “Буду спать здесь, домой не пойду. Пусть соседи выберутся сарай, тогда вернусь”. Уступила мать капризу. Переселились соседи в сарай.
В школе проучился сынок до шестого класса, потом учение стало в тягость ему, и мать решила: пусть дытына не томится за книгой, самое главное — здоровье. До восемнадцати лет болтался сынок без дела, уже стал и на вечорницы ходить, и к девушкам потянуло... Вспомнили, как за два до войны пришла к Ярине мать одной девушки-красавицы, пришла со слезами: какой разговор у них был, никто в точности не знал, известно стало в селе только то, что черноглазая красавица перестала выходить на улицу, потом долго лежала в больнице, пропала девичья краса, потухли огоньки в чёрных глазах. Узнали соседи, что отправила Ярина “золотко” куда-то на дальний хутор, к дяде-пасечнику, ходили слухи: живёт Яринин сын среди степного раздолья, ест белые калачи с мёдом... Заболела однажды Ярина, попросила, чтобы сын приехал, помог по хозяйству. Приехал сын, побыл дома три дня, тяжёлой показалась ему работа: воду носи, дрова руби, сено коси — и снова ушёл на хутор.
Как и когда появился в селе Яринин сын в ту тяжелую годину — никто не мог сказать. Сидели в сумерках старики и женщины под ветвистыми вишнями, говорили обо всём этом, и не давала покоя мысль: в кого он уродился? Прошло три дня после того, как село заняли фашисты, а Яринин сын уже ходил по улице с полицейской повязкой на рукаве.
Думаем-гадаем, а легче от этого не станет, — сказал 70-летний дед Юхим. — Откуда падлюка такая взялась? От пустой души. Нет у этого человека ничего святого за душой. Не истекла душа болью ни за мать, ни за землю родную. Не содрогнулось сердце от тревоги за землю дедов и прадедов своих. Не оставили руки корня в родной земле, ничего не создали для людей, не оросил пот ниву, нет мозолей от труда нелегкого и сладкого, и вырос чертополох.
Страшные дни наступили для матери. Видела она, что люди презирают её выродка, презирают и её. Пыталась увещевать сына, напоминала о возвращении Советской власти и о расплате, но сын стал угрожать: ты знаешь, что бывает с теми, кто не согласен с новым порядком. “Не сын ты мне больше”, — сказала мать, оставила хату, ушла к сестре.
Окончились страшные дни оккупации, на рассвете ноябрьского дня принесли на острых штыках зарю свободы советские солдаты. Жаркие бои обошли село строной, не успел Яринин сын убежать со своими хозяевами. А народная месть в радостные дни освобождения почему-то не коснулась фашистского холуя и преступника — не успели расправиться с ним односельчане, а дотошные юристы стали проверять каждый факт, не доверяя слухам. Кто видел, как Яринин сын участвовал в казни партизана? Кто видел, как он расстреливал советских людей? Кто может доказать, что именно он отправлял на каторгу в Германию черноглазую красавицу? Всё это нелегко было доказать, хотя все знали, все были убеждены, что эти преступления совершил он. Долго шло следствие, взвесили, наконец, что было доказанным, судили Ярининого сына, приговорили к семи годам тюрьмы.
Прошло семь лет. Возвратился сын из тюрьмы, застал мать умирающей. Попросила Ярина прийти к своему смертному одру всех родственников и самых уважаемых в селе стариков. Не разрешила сыну приблизиться к постели, сказала перед смертью: “Проклинаю тебя, не сын ты мне. Многое передумала я за эти годы. Тяжело мне будет в могиле: стопудовым камнем ляжет на грудь твоё преступление. Люди, дорогие мои земляки, слушайте меня, запомните мои слова, передайте детям и внукам своим. Не кладите на мою грудь этого тяжёлого камня. Не считайте этого человека моим сыном. Не мать я ему. Пусть будет проклят тот день, когда глаза его увидели солнце”.
Сын стоял среди хаты угрюмый и невозмутимый, казалось, ему всё равно, что говорит мать. Люди затаили дыхание, ожидали: может быть, скажет он хоть слово, попросит у матери прощения. Но сын молчал. И тогда дед Юхим сказал за всех: “Будет так, как ты просишь, Ярино. Не положим на твою грудь тяжёлого камня. Безродным псом будет ходить по земле этот человек до конца дней своих. Не только никто не назовёт его твоим сыном, но и имя его забудем”.
Слова деда Юхима оказались пророческими: и раньше редко кто знал имя предателя, все звали его Яринин сын, а теперь и вовсе забыли его имя. Стали называть этого тридцатилетнего человека по-разному: тот, подлец; другие — человек без души, третьи — человек, у которого за душой нет ничего святого. Он жил в родительской хате, никто к нему никогда не ходил, соседи запрещали своим детям подходить близко к хате “человека без имени” — такое имя, наконец, дали ему все крестьяне.
Он ходил на работу в колхоз. Люди избегали работать вместе с ним. Одно время было трудно с кадрами механизаторов, он попросился учиться на тракториста, но не нашлось человека, который бы захотел остаться с ним наедине, передать ему свои знания. Пришлось отказаться от этого намерения. Бригадир посылал его туда, где можно было работать одному, без общения с другими людьми. Как-то поручили ему возить воду женщинам, работавшим в поле. Привёз воду — женщины прогнали его и заявили бригадиру: “Не пойдём работать, если этот подлец хоть раз покажется на глаза наши”.
Есть преступления, за которые никогда не прощают, есть одиночество, которое ни у кого не вызывает ни жалости, ни сочувствия.
Яринин сын стал отверженным. Суд народа оказался неизмеримо страшнее тюрьмы. Он пытался было жениться, но не нашлось женщины или девушки, которая решилась бы соединить с ним свою судьбу.
Однажды мне пришлось побывать в том селе. Я сидел в кабинете председателя сельсовета. Зашёл старый, дряхлый человек, казалось, ему лет семьдесят. “Это он, человек без имени, — тихо сказал председатель сельсовета. — Ему сейчас тридцать девять... Послушаем, что он скажет”.
“Отправьте меня куда-нибудь, — глухо, с затаённой болью стал просить человек без имени. — Не могу я больше жить здесь. Отправьте в дом престарелых или в приют какой-нибудь. Не отправите, повешусь. Знаю, что заслужил людское презрение и проклятье. Хочется хоть перед смертью услышать доброе слово. Здесь меня знают, и слышу я только одни проклятия. А если принесёт кто во двор кусок хлеба, то это как жалость к издыхающей собаке. Зароют в землю и плюнут на могилу... Отправьте туда, где никто меня не знает. Буду работать из последних сил, зарабатывать кусок хлеба. Пусть хоть кто-нибудь подумает обо мне как о честном человеке”.
Когда он, заросший, грязный, шёл сельской улицей, возвращаясь домой, люди останавливались, провожали его долгим взглядом, в задумчивости качали головами. И в этот вечер возле порога родительской хаты нашёл человек без имени кусок сала и хлеба — сердце у людей не каменное...
Над ним сжалились, отправили в дом престарелых. Никто не знал там о его прошлом. Относились к нему как к старому человеку, заслужившему право на уважение. Говорят, он радовался, как ребёнок, когда его просили что-нибудь сделать для коллектива: вскопать клумбу или перебрать картофель. Но каким-то образом слух о его прошлом дошёл и до дома престарелых. Отношение людей к нему сразу изменилось. Никто не говорил ни слова о прошлом этого человека, но все стали избегать его. Два старика, жившие в одной комнате с ним, попросились в другую, и он остался один. В холодную декабрьскую ночь ушёл он неизвестно куда, и с тех пор его никто не видел. Был слух, что в весеннее половодье выбросила река посиневший труп, до того изуродованный, что нельзя было определить, кто он, этот человек.
Легенда о материнской любви
У матери был единственный сын — дорогой, ненаглядный. Души в нём мать не чаяла; по капельке собирала росу для умывания, из тончайшего шёлка вышивала рубашки. Вырос сын — статный, красивый. Женился на девушке изумительной, невиданной красоты. Привёл молодую жену в родную хату. Невзлюбила молодая жена свекровь, сказала мужу: “Пусть не заходит мать в хату, посели её в сенях”.Поселил сын мать в сенях, запретил ей заходить в хату. Боялась мать показаться злой снохе на глаза. Как только сноха шла через сени, мать пряталась под кровать.
Но мало показалось снохе и этого. Говорит она мужу: “Чтобы и духом матери не пахло в доме. Пересели её в сарай”.
Переселил сын мать в сарай. Только по ночам выходила мать из тёмного сарая. Отдыхала однажды вечером молодая красавица под цветущей яблоней и увидела, как мать вышла из сарая.
Рассвирепела жена, прибежала к мужу: “Если хочешь, чтобы я жила с тобой, убей мать, вынь из её груди сердце и принеси мне”. Не дрогнуло сердце сыновнее, околдовала его невиданная красота жены. Говорит он матери: “Пойдёмте, мама, покупаемся в реке”. Идут к реке каменистым берегом. Споткнулась мать о камень. Рассердился сын: “Что ты, мама, спотыкаешься? Почему не смотришь под ноги? Так мы до вечера будем идти к реке”.
Пришли, разделись, искупались. Пошёл сын с матерью в дубраву, наломал сухих сучьев, разжёг костер, убил мать, вынул из груди сердце. Положил на раскалённые угли. Вспыхнул сучок, треснул, полетел уголёк, ударил и лицо сыну, обжёг. Вскрикнул сын, закрыл ладонью обожжённое место. Встрепенулось сердце материнское, горящее на медленном огне, прошептало: “Сыночек мой родной, тебе больно? Сорви листок подорожника, вот растёт у костра, приложи к обожжённому месту, к листу подорожника приложи сердце материнское... Потом в огонь положишь”.
Зарыдал сын, схватил горячее материнское сердце в ладонь, вложил его в растерзанную грудь, облил горячими слезами. Понял он, что никто и никогда не любил его так горячо и преданно, как родная мать.
И столь огромной и неисчерпаемой была материнская любовь, столь глубоким и всесильным было желание материнского сердца видеть сына радостным и беззаботным, что ожило сердце, закрылась растерзанная грудь, встала мать и прижала кудрявую голову сына к груди. Не мог после этого сын возвратиться к жене-красавице, постылой стала она ему. Не вернулась домой и мать. Пошли они вдвоём в степь и стали двумя курганами высокими.
Сыновняя неблагодарность
Рядом жили две матери — Мария и Христина. Работали в колхозе, растили сыновей: у Марии вырастал сын Пётр, у Христины — Андрей. Мальчики были одногодками. Осенью тридцать девятого года пришла пора Петру и Андрею идти в армию. Вместе провожали Мария и Христина сыновей на службу, вместе считали, сколько дней осталось ждать синеглазого, белокурого Петра, черноглазого, с чубом, как воронье крыло, Андрея.Началась война, пришёл на украинскую землю враг-захватчик, два года матери ничего не знали о сыновьях, не было долгожданной весточки. Освободила родная Советская Армия землю украинскую, пришли Христине и Марии письма в синеньких треугольных конвертах, затрепетали радостные сердца — живы сыновья. Отгремели последние залпы войны. На одной неделе возвратились Пётр и Андрей. Радость пришла в изболевшиеся сердца материнские.
Но недолгой была радость. По-разному сложились судьбы матерей, но одинаковым было горе. Заболела Мария, слегла в постель, перестали слушаться ноги. Трудно было Петру, не только болезнь матери свалилась на него бедой неожиданной; одна беда, как говорится, другую ведёт за собой.
Ожидала Петра невеста чернобровая, на радостях решили пожениться. Не наложишь запрет на молодую любовь, забеременела Галина. По законам народной морали надо сыну ввести девушку в родной дом, а тут болезнь приковала мать к постели. Видит она, как мучается сын, ночи не спит. И говорит ему: “Не позорь Галину, пусть войдёт в наш дом законной женой твоей, а со мною что будет, то и будет”. Пришла Галина в дом, зажили с Петром дружно и согласно, всё хорошо было бы, если бы не болезнь матери.
Прослышал Пётр, что в Киеве есть замечательный врач. Повезти — деньги нужны на дорогу. Решили Пётр с Галиной: продадим хату, а мать поставим на ноги. Продали, перешли жить к дальней родственнице матери, повезли Марию в Киев. Оставили в больнице. Сказал врач: надо лежать с полгода, а то и больше.
Трудно стало жить молодым, но матери помогали всё время. Продали одежду Галины, баян Петра, а мать поставили на ноги.
Не полгода, а два года пролежала Мария в больнице. Выздоровела. “Не лекарства подняли меня с постели, — говорила она людям, — а великая сыновняя любовь”.
С одобрением, с большим уважением говорили в селе о Петре и Галине. Матери и отцы ставили их в пример, поучали детей, как жить на свете.
Оставим пока счастливую Марию с её счастливыми детьми и внуками (невестку неспроста у нас свекровь называет дочерью, и невестка свекровь — матерью), заглянем в хату Христины. По-иному сложилась её судьба. Привез Андрей несколько чемоданов трофейного добра. Не открывал чемоданов в материнской хате. Хата материнская тесной стала ему, решил он новую строить. Выбрал место в глухом конце села, от степи. Возвёл кирпичный дом, покрыл цинком — большая редкость в те годы. Женился. Зажила молодая пара безбедно.
А у Христины хата разваливалась. Попросила сына: отремонтируй крышу. Сын ответил: своих забот хватает, думай о своей хате сама. Заплакала мать, прикрыла хату соломой как-нибудь. “Это ещё не горе, — думала Христина. — Было бы здоровье...” Но вот пришло и настоящее горе: заболела мать Андрея, не может подняться с постели. Парализовало руку и ногу. Пришли к Андрею соседи матери, говорят. “Есть у тебя совесть, Андрей? Мать с постели не может подняться, нужен уход постоянный за нею”. Пообещал сын навестить мать и не навестил. Стали соседи ухаживать за больной старухой.
Прошло полгода. Год прошёл. Здоровье Христины не улучшилось. А сын так ни разу и не пришёл к ней. Пошла молва по селу: сын отказался от матери. Назвали люди Андрея бессердечным, а потом и более выразительным словом — скотиной.
Люди обходили Андрея, не здоровались с ним. Страшно стало Андрею, и он наложил руки на себя.
Почему так бывает?
Почему сыновья иногда оказываются неблагодарными? Откуда берутся люди с казёнными сердцами? Вспоминали люди жизнь этой несчастной матери: все силы своего сердца вложила она в любимого сыночка своего, в “золотко своё”, в Андрийко, ночей недосыпала. Вспоминали люди, как, бывало, ещё до организации колхоза выезжала Христина с мужем в поле косить пшеницу. Положит, бывало, на подводу сена ароматного, застелет полотном белым, перенесёт спящего Андрийка с подушками и одеялом, закроет лицо от солнца жгучего. Спит Андрийко. Такие, как он, восьмилетние, собирают в лесу дрова, разжигают костёр, воду носят, а он спит.
Вырастал Андрийко здоровый и жизнерадостный, мать души в нём не чаяла и больше всего была озабочена тем, чтобы ничто тревожное не коснулось его сердца, чтобы ни одна невзгода не омрачила его безмятежного детства. Как-то осенью угостила Христина мальчика жаренными в сметане грибами. Еда до того понравилась ему, что каждый день он просил грибов со сметаной. А грибов вблизи всё меньше и меньше оставалось, и приходилось ходить Христине в лес верст за двенадцать. Однажды мать порезала ногу, еле домой дошла. Но скрепя сердце даже виду не подала, что несчастье случилось: разве можно, чтобы у Андрийка настроение испортилось? “Зачем ему знать, что в мире есть горе?” — так всегда говорила Христина, когда хотела закрыть детские глаза на что-нибудь печальное. Так и на этот раз. Перевязала кое-как раненую ногу, пошла к соседке. Ежедневно приносила соседка корзинку грибов, а мать давала ей за это свои вышитые сорочки.
Так и не узнал Андрийко, какая с матерью стряслись беда. Сердце его жило только радостями и удовольствиями. Брал у людей и ничего не давал им — вот почему и вырос он человеком с каменным сердцем.
Совсем по-другому прошли годы детства Петруся. Мать тоже любила его, тоже души не чаяла в сыне, но не оберегала его сердце от всех тех сложностей и противоречий жизни, в которых радость переплетается с горечью, счастье — с бедами и тревогами. В детстве человек познаёт мир не только разумом, но и сердцем; всё, что происходит в жизни, пробуждает в детской душе самые разнообразные чувства, переживания, порывы, стремления. Среди этих душевных движений детства особенно глубокий отпечаток в сердце оставляют чувства сострадания, милосердия, участия. Чуткое материнское сердце Марии заботилось о том, чтобы с малых лет человек чувствовал: рядом со мной живут люди, у них есть свои интересы, желания, им хочется быть счастливыми.
Чтобы быть самому счастливым, надо бережно, тонко, сердечно, чутко, заботливо прикасаться к сердцам других людей. Эту святую заповедь народной нравственности Мария, конечно, не повторяла на каждом шагу (ребенок не смог бы понять глубины этой истины) — она учила сына так жить.
Рядом с Марией жила одинокая старуха, часто болевшая. Помню, как только в большом саду Марии что-нибудь начинало созревать — черешни, вишни, яблоки, груши, сливы, виноград, мать звала Петруся:
— Понеси старому, одинокому человеку, — и давала и руки тарелку с первыми созревшими плодами.
Для ребенка это стало привычкой.
— О любви к человечеству говорить легче, — поучала Мария сына, — чем помочь бабушке Ярине нарубить дров на зиму. Человечество — оно далеко, а бабушка Ярина — рядом, совесть не позволит сомкнуть глаза ночью, если у неё нечем будет топить. Прислушивайся, сын, сердцем к заботам и горестям человеческим.
Две матери
В маленькой больнице на окраине большого города лежали две матери — Чернокосая и Белокосая. Они родили сыновей. Сыновья родились в один день: у Чернокосой матери — утром, у Белокосой — вечером. Обе матери были счастливы. Они мечтали о будущем своих сыновей.— Я хочу, чтобы мой сын стал выдающимся человеком, — говорила Белокосая мать. — Музыкантом или писателем, известным всему миру. Или скульптором, создавшим произведение искусства, которое будет жить века. Или инженером, построившим космический корабль, который полетит к далекой звезде... Вот для чего хочется жить...
— А я хочу, чтобы мой сын стал добрым человеком, — сказала Чернокосая мать. — Чтобы никогда не забывал матери и родного дома. Чтобы любил Родину и ненавидел врагов.
Каждый день к молодым матерям приходили в гости отцы. Они долго смотрели на маленькие личики своих сыновей, в глазах у них сияло счастье, изумление и умиление. Потом они сидели у кроватей своих жен и долго-долго о чём-то шепотом говорили с ними. У колыбели новорожденного мечтают о будущем — конечно, только о счастливом. Через неделю счастливые мужья, ставшие теперь отцами, увезли домой жен и сыновей.
Прошло тридцать лет. В ту же маленькую больницу на окраине большого города пришли две женщины — Чернокосая и Белокосая. В их косах уже серебрилась седина, лица были изрезаны морщинами, но женщины были такими же красивыми, как и тридцать лет назад. Они узнали друг друга. Их обеих положили лечиться в ту же палату, где три десятилетия назад они родили сыновей. Они рассказывали о своей жизни. У обеих было много радостей и ещё больше горя. Мужья их погибли на фронте. Но почему-то, рассказывая о своей жизни, они молчали о сыновьях. Наконец Чернокосая мать спросила:
— Кем же стал твой сын?
— Выдающимся музыкантом, — с гордостью ответила Белокосая мать. — Он сейчас дирижирует оркестром, который выступает в самом большом театре нашего города. Он пользуется огромным успехом. Неужели ты не знаешь моего сына? — И Белокосая назвала имя музыканта. Да, конечно, Чернокосая мать хорошо знала это имя, оно было известно многим. Недавно она читала о большом успехе этого музыканта за рубежом.
— А твой сын кем стал? — спросила Белокосая.
— Хлеборобом. Ну, чтобы тебе понятнее было — механизатором в колхозе, то есть и трактористом, и комбайнером, и на животноводческой ферме приходится работать. С ранней весны до поздней осени, пока снег укроет землю, сын мой пашет землю и сеет хлеб, убирает урожай и снова пашет землю, сеет и снова убирает... Живём мы в селе — километров сто отсюда. У сына двое детей — мальчик трех лет и девочка недавно родилась...
— Всё-таки счастье тебя обошло, — сказала Белокосая. — Твой сын стал простым, никому не известным человеком.
Чернокосая мать ничего не ответила.
И дня не прошло, а к Чернокосой матери приехал из села сын. В белом халате он сел на белую скамейку, долго-долго о чём-то шептался с матерью. В глазах Чернокосой матери светилась радость. Она, казалось, в эти мгновения забыла обо всём на свете. Она держала в своих руках сильную, загоревшую на солнце руку сына и улыбалась. Расставаясь с матерью, сын, как бы извиняясь, выложил из сумки на маленький столик виноградные гроздья, мёд, масло. “Поправляйтесь, мама”, — сказал он на прощание и поцеловал её.
А к Белокосой магери никто не пришёл. Вечером, когда в комнате воцарилась тишина и Чернокосая мать, лёжа в постели, тихо улыбалась своим мыслям, Белокосая сказала:
— У сына сейчас концерт... Если бы не концерт, он, конечно, пришёл бы.
На второй день перед вечером к Чернокосой матери снова приехал сын-хлебороб из далёкого села. Опять он долго сидел на белой скамейке, и Белокосая мать услышала, что в поле сейчас горячая пора, работают они день и ночь... Расставаясь с матерью, сын выложил на маленький столик пчелиные соты, белую паляницу и яблоки. От счастья лицо у Чернокосой женщины светилось и морщины расправились.
К Белокосой матери никто не приходил.
Вечером женщины лежали молча. Чернокосая улыбалась, а Белокосая тихо вздыхала, боясь, чтобы её вздохи не услышала соседка.
В третий день, перед вечером, к Чернокосой матери снова приехал сын-хлебороб из далёкого села — привёз два больших арбуза, виноград, яблоки... Вместе с сыном приехал трёхлетний черноглазый внук. Сын и внук долго сидели у постели Чернокосой матери; в её глазах сияло счастье, она помолодела. Белокосая мать с болью в сердце услышала, как внук рассказывал бабушке: вместе с папой он вчера полдня ездил на “капитанском мостике” комбайна. “Я тоже буду комбайнером”, сказал мальчик, и бабушка поцеловала его. Белокосая мать в эти мгновения припомнила, что её сын, выдающийся музыкант, отправляясь в длительные поездки, сдавал, как говорили в семье, маленького сына в какой-то интернат...
Месяц лежали в больнице две матери, ежедневно приезжал к Чернокосой матери сын-хлебород из далёкого села, привозил улыбку сыновнюю, и, казалось, мать только от той улыбки выздоравливает. Казалось Белокосой матери, что, когда к её соседке приезжал сын, даже больничным стенам хотелось, чтобы мать сына-хлебороба скорее выздоровела.
К Белокосой матери так никто и не пришёл. Прошёл месяц. Врачи сказали Чернокосой матери: “Теперь вы совершенно здоровая женщина. В сердце нет ни шумов, ни перебоев”. А Белокосой матери врач сказал: “Вам ещё надо полежать. Конечно, вы тоже станете совершенно здоровым человеком”. Говоря это, врач смотрел почему-то в строну.
За Чернокосой матерью приехал сын. Он привёз несколько больших букетов красных роз. Цветы подарил врачам и сёстрам. Все в больнице улыбались.
Прощаясь с Чернокосой матерью, Белокосая попросила её остаться с ней на несколько минут наедине. Когда из палаты все вышли, Белокосая мать со слезами на глазах спросила:
— Скажи, дорогая, как ты воспитала такого сына? Ведь мы родили их в один день. Ты счастлива, а я … — и она заплакала.
— Мы расстанемся и никогда больше не увидимся, сказала Чернокосая, — потому что не может быть в третий раз такого чудесного совпадения. Поэтому я скаже тебе всю правду. Сын, которого я родила в тот счастливый день, умер... Умер, когда ему и года не исполнилось. А это... не кровный сын мой, но родной! Я усыновила его трёхлетним мальчиком. Он, конечно, смутно помнит это... Но я для него — родная мать. Ты это видела своими глазами. Я счастлива. А ты несчастный человек, и я глубоко сочувствую тебе. Если бы ты знала, как я страдала в эти дни за тебя. Уже хотела было уйти из больницы, ведь каждый приезд моего сына приносил тебе тяжёлые переживания. Выйдешь из больницы, пойди к сыну и скажи: его бездушие повернётся против него. Как он относится к матери, так и его дети будут относиться к нему. Равнодушие к отцу-матери не прощается.
Маменькин сыночек
Мать воспитала двух сыновей. Один из них без вести пропал на войне, другой возвратился со службы живой и здоровый, привез с собой несколько чемоданов “трофейного” добра. Никогда не открывал он этих чемоданов при матери. Хата материнская пришла в ветхость, сын решил строить новую. Выбрал место на другом конце села, подальше от матери. Возвёл кирпичный дом, покрыл цинком, женился. Зажила молодая семья безбедно. А у матери хата разваливались. Попросила сына: прикрой соломой дырявую крышу. Сын ответил: у меня своих забот хватает, думай сама о своей хате. Заплакала мать...Пришло к старой матери большое горе: заболела, не может с постели подняться. Парализовало руку и ногу. Пришли соседи матери к сыну, говорят: “Есть ли у тебя совесть, Андрей? Мать с постели не поднимается, за ней постоянный уход нужен”. Пообещал сын прийти к матери — и не пришёл. Стали соседи ухаживать за больной старухой.
Прошло полгода, год минул. Мать чувствовала себя всё хуже. А сын ни разу не пришёл к ней. Пошла молва по селу: сын от матери отказался. Назвали люди Андрея бессердечным, а потом и более выразительно — скотиной. Рядом с новым домом Андрея собирались было строить новые дома его четыре соседа. Но разве может жить честный колхозник рядом с бездушным скотом? Попросили колхозники себе участки в другом месте, построили дома, переселились. Остались четыре “пустки” с дырявыми соломенными крышами. Страшно стало ходить по улице, где жил Андрей. С вечера до утра раздавался на пустых дворах печальный голос сычей. А через год ещё пять колхозников переселились в новые хаты, и на улице стало жутко. Просил Андрей председателя колхоза: дайте опустевшие участки кому-нибудь на застройку, но никто не хотел селиться рядом с ним.
В грозовую весеннюю ночь загорелась одна брошенная хата от молнии, подул ветер, сгорел весь брошенный куток, лишь дом Андрея, покрытый цинком, остался цел и невредим. В ту же ночь умерла мать Андрея. Пришёл сын с женой на похороны, выдавил слезу, пытался делать то, что делают сыновья перед смертным одром матерей, но как-то так получилось, что всё, нужно было сделать, кто-то уже сделал. Сложили соседи оставшуюся материну одежду, связали в узел. Унёс Андрей узел домой, и проводили его люди взглядом, и котором удивление смешалось с ненавистью.
На пожарище вырос бурьян. Видели люди, как к самой Андреевой хате подобрался ночью волк, стал на кучу золы, поднял морду и жалобно завыл.
Люди обходили Андрея десятой дорогой, не здоровались с ним. Ужас охватил душу этого бессердечного человека. Страшно стало ему выходить из хаты, ложился спать он с заходом солнца. На пепелищах никому не хотелось строить новые жилища, зарастали дворы чертополохом и осиной. Что-то случилось с Андреем, говорили люди, с ума сошёл: днём стал бояться солнца и людей, а ночью бродил по пепелищам. Не удивились люди, услышав весть: повесился Андрей на столбе, сохранившемся на одном пепелище.
Почему так бывает? Все силы своего сердца отдала мать любимому сыночку — Андрейчику, ночей недосыпала. Вспоминали люди детство и отрочество неблагодарного сына. Вспоминали, как, бывало, выезжала Христина с мужем на подводе в поле косить пшеницу. Положит, бывало, на воз сена ароматного, застелет полотном белым, перенесёт Андрейка с подушками, укроет от холода утреннего. Старший, двенадцатилетний Пилипко помогает отцу и матери, собирает в лесу дрова, разжигает костер, воду носит, а десятилетний Андрейко спит.
Вырастал Андрейко здоровый и жизнерадостный, мать души в нём не чаяла и больше всего озабочена была тем, чтобы ничто тревожное не коснулось его сердца, чтобы ни одна жизненная невзгода не омрачала его безмятежного детства. Как-то осенью угостила мать Пилипка и Андрейка жареными грибами в сметане. Кушанье до того понравилось Андрейку, что каждый день он просил грибов со сметаной. А грибов вблизи всё меньше и меньше оставалось, и приходилось Христине ходить ежедневно в лес верст за двенадцать. Однажды мать разрезала ногу, еле домой дошла. Но скрепя сердце даже виду не подала, что несчастье случилось: разве можно, чтобы у Андрейки настроение омрачилось? Зачем ему знать, что в мире есть горе? — так всегда говорила Христина, когда хотела закрыть детские глаза на что-нибудь печальное. Так и на этот раз. Перевязала кое-как раненую ногу, попросила Андрейку позвать соседку. Ежедневно приносила соседка корзинку грибов, а мать давала ей за это свои вышитые сорочки. Так и не узнал Андрейко, что с матерью стряслась беда. Сердце его жило только своими радостями, ни одно желание не выходило за рамки собственых удовольствий. Поэтому он и вырос бессердечным человеком, равнодушным к горю и заботам, тревогам и волнениям других людей.
Страсть обогащения
Вот судьба одной семьи. Молодой агроном и работница животноводческой фермы совхоза начали свою семейную жизнь светло и радостно. Молодой семье помогли построить каменный дом. На приусадебном участке хозяин посадил виноград, завёл пасеку. Достал редкие сорта яблонь и груш. Дом Николая Петровича с садом и виноградником стал тихим уголком. Но тяжёлой и пасмурной была жизнь в этом доме. С каждым годом всё больше и больше охватывала хозяина страсть обогащения. Он обнёс усадьбу высоким забором. С ранней весны до поздней осени ночевал в саду — чтобы никто, чего доброго, не сорвал цветок, яблоко или гроздь винограда. Весь урожай сада шёл на рынок. Мария, жена Николая Петровича, просила оставить хоть что-то дома, но хозяин был неумолим. Около дома построил каменный погреб, сарай, сделал электрическую установку для поливки сада и огорода. Достал невиданные сорта помидоров и начал выращивать их — тоже для продажи. В глубине сада появилась теплица — тут выращивались не только ранние помидоры, но и цветы — тоже на продажу.У Николая Петровича и Марии была единственная дочь. Отец запретил ей приглашать домой товарищей.
Закончила Оксана школу, стала работать лаборанткой на маслозаводе. Полюбил девушку молодой механизатор. Один раз тайно от отца пришла девушка с юношей в заснеженный сад, открыла теплицу и подарила ему несколько цветков. Внезапно пришёл отец, разозлился, увидев дочь и молодого человека в теплице, вырвал цветы...
— Больше ноги моей не будет в этом проклятом доме, — сказала Оксана. — Вы, отец, старались убить во мне всё человеческое. Вы отравили мне детство. Ваша душа жестока.
Оксана ушла от родителей, а через несколько лет ушла к дочери и мать. Остался Николай Петрович один со “своими сокровищами”. Вот так счастье становится призрачным и отравляющим, если оно основано на низменных страстях.
Легенда про пионера
Когда в село пришли немцы, Юра остался один с матерью. Отец и старший брат ушли в Красную Армию. Немцы приказали матери с сыном перейти в маленькую комнатку, а в большой поселился фашистский офицер.Когда Юрко вышел из комнаты во двор, офицер сидел под грушей и пил кофе. Он спросил:
— Как тебя зовут, мальчик?
— Юрко.
— Сколько тебе лет?
— Десять.
— Ты пионер?
— Пионер.
— А где же твой галстук?
— В сундуке.
— Почему же он в сундуке? Почему ты его не носишь?
— Потому что при фашистах галстук нельзя носить. Его надо беречь, пока наши придут...
Офицер побледнел. Руки у него задрожали. Но он, сдерживая себя, продолжал выдавать себя за наивного солдата, для которого безразлична политика.
— Возьми конфетку, — сказал он.
— Не могу взять от вас конфетку...
— Почему?
— Потому что ненавижу вас, фашистов.
Офицер смотрел на мальчика широко открытыми глазами. Он поставил на столик чашку с кофе и поднялся.
— А что бы ты сделал. Юрко, если бы я дал тебе свой пистолет?
— Заряженный?
— Да, заряженный.
— Убил бы вас.
Офицер дрожащими руками вынул из кобуры пистолет и выстрелил в сердце мальчика.
Неизвестно от кого, — быть может, от дерева, под которым погиб Юрко, — слова мальчика и офицера передавали из уст в уста, как легенду. И никто не сказал:
— Молчал бы мальчик, зачем сам открыл грудь перед пулей врага.
У каждого, кто слушал рассказ о смерти Юрка, сильнее билось сердце.
Петрик и Павлик
У стола сидят отец с матерью. Мать шьет, отец газету читает. Пятилетний Петрик на диване играет: конька седлает, в дальний путь собирается, о путешествии за синее море мечтает.Посмотрела мать в окно и говорит отцу:
— Бабушку Марфу черт несет...
Петрик быстро расседлал коня, поднялся, чтобы взглянуть в окно на диво дивное, но опоздал. Бабушка Марфа уже стучала в дверь.
Мать сказала:
— Войдите, пожалуйста.
Когда бабушка Марфа вошла, мать ласковым голосом пригласила ее садиться. Бабушка села, тяжело вздохнула и промолвила:
— Еле дошла. До того ноги болят, до того болят...
Петрик с изумлением смотрел на бабушку Марфу. Он спросил:
— Бабушка Марфа, разве вы сами шли?
— Да, не ехала, а шла, — ответила бабушка и, улыбнувшись, дала Петрику угощение — сладкий коржик.
— Вы же, мама, говорили, что бабушку Марфу черт несет, — с упреком сказал Петрик.
Лицо матери вспыхнуло, потом побледнело. Она наклонила голову и смотрела на шитье. Отец закрылся газетой. Бабушка Марфа поднялась и тихо вышла. В хате воцарилась гнетущая тишина.
Прошло много лет. Петрик стал взрослым человеком, у него — жена и пятилетний сын Павлик. Отец умер, мать живет в своей хате.
Однажды в гости к сыну пришла старая мать. Погостевала, приближался вечер. Мать говорит, как бы размышляя:
— Что мне делать — домой идти или у вас заночевать? Вечереет, а дорога далекая.
— Идите, мама, домой, — сказал сын.
А пятилетний Павлик в это время на диване играл: коня седлал, в дальнюю дорогу собирался, о путешествии за синее море мечтал. Услышав, как отец провожает бабушку, Павлик сказал:
— Я вам, бабушка, коня дам. Садитесь на него, поезжайте... Бабушка одевалась, а из глаз ее капали слезы.
Телефонная трубка
Тринадцатилетний Костя жил в небольшом городе на Днепре и учился в шестом классе.Недавно Костиной маме дали хорошую квартиру в трехэтажном доме, на втором этаже. Возле дома стоит телефон-автомат. Здесь можно звонить в любую минуту, даже среди ночи.
Однажды заглянул Костя в будку и решил срезать телефонную трубку. Сделаю, думает, дома свой телефон. Буду разговаривать со своим другом Юрой, который живет на третьем этаже.
Так и сделал. Срезал трубку, но где же взять трубку Юре? Пошли с другом, нашли еще одну будку — через три улицы. Срезали трубку и там. Смастерили телефон, разговаривают. Очень весело. Видит мать, но даже не спросит: “Откуда взялась трубка?”
Прошло несколько дней. Однажды проснулся ночью Костя, слышит стон. Мама стонет. Просит свет включить. Включил Костя лампочку, видит, мать бледная лежит, тяжело дышит.
— Ой, сердце... сыну... — услышал Костя шепот метери. — Беги к телефону... Вызови скорую помощь... Ты знаешь, как звонить... — и мать потеряла сознание.
Когда Костя услышал слова матери о телефоне, он почувствовал ужас. Ведь в двух ближайших будках он обрезал трубки, новых еще нет, он сам видел сегодня... Что же делать?
Выбежал Костя на улицу, заплакал. Что же теперь будет? Куда бежать? Вспомнил, что телефон-автомат есть еще у железнодорожного моста. Побежал.
Бежит Костя по городу, вокруг непривычная тишина, город спит. Сердце вот-вот из груди выскочит. Хочется мальчику крикнуть на весь мир: “Мама умирает, помогите, добрые люди...”
Прибежал к мосту, а будки нет. Застонал, зарыдал Костя, бросился бежать домой.
Открыл дверь в комнату. Мать лежит бледная, не дышит.
“Мама! Мама!” — закричал Костя, упал на колени перед кроватью.
Грязное слово
Семиклассник Миша зашел в туалет. Поднял с пола уголек написал на стене грязное, оскорбительное слово.— Значит, писать уже научился? — услышал он вдруг укоряющий голос и испуганно оглянулся.
Перед ним стоял учитель Николай Васильевич.
— Ну, что же, прочитай, что ты написал.
Миша молчал. Он написал такое грязное слово, что у него да язык не поворачивался произнести его.
Молчал и Николай Васильевич. Потом он спросил:
— А кто работает в нашей школе уборщицей, ты знаешь?
— Тетя Мария... — сказал шепотом Миша.
— Теперь пойдем к тете Марии, попросим, чтобы она забелила твою грамоту...
У Миши и руки стали холодными. Так ему было стыдно. — Не надо идти к тете Марии, — сказал он сквозь слезы.
Белым рукавом рубашки он вытер грязное слово. Но черный след остался на стене.
— Я принесу глину и щетку, — снова стал просить Миша. — Прошу вас, простите...
— Нет, я не могу простить, — сурово сказал Николай Васильевич. — Этим грязным словом ты оскорбил мать. Оскорбил тетю Марию. Оскорбил всех женщин. Вот и проси прощения у матери.
— Ой, я не могу просить... Мне стыдно...
— Если стыдно просить прощения сегодня — попроси через год через два года, пусть через десять лет, но ты не посмеешь сказать девушке святое слово “люблю”, пока она не простит тебя за это грязное, оскорбительное слово.
Миша плакал.
Прошли годы, Миша стал юношей, но не мог забыть о том, что сделал в годы отрочества.
И вот Миша полюбил девушку Олесю. Олеся удивлялась: почему Миша бывает иногда молчаливым и грустным?
Однажды Миша сказал Олесе:
— Прости меня, Олеся, за то, что я оскорбил тебя... И он рассказал о том, как грязным словом оскорбил всех матерей, всех женщин.
Олеся удивленно спросила:
— А почему ты не забыл об этом? Ведь столько лет прошло... И почему ты молчал?
— Я не мог больше носить в себе эту вину. Я судил себя много лет. А теперь ты или осуди меня, или прости.
— Прощаю, — тихо сказала Олеся.
Собаке — собачья смерть
В селе Куцеволовка Онуфриевского района жил мальчик Михаил Тополя. Мать Михаила умерла через час после родов. Ребёнка спасла дальняя родственница матери, Оксана. Она кормила дочку Марину, родившуюся месяцем раньше. Теперь пришлось кормить двоих детей. Мальчик рос крепкий, здоровый. До года поднялся на ноги, стал ходить, но Оксана никак не могла отлучить его от груди, кормила до двух лет. “Мальчик, — оправдывалась, — сирота, но пусть не знает он ни горя, ни одиночества”. Всё отдавала ему Оксана. “Как сыр в масле катается, — говорили соседи о безмятежном детстве Михаила, качая головами, — не доведёт это до добра”. Оксана краем уха слышала о высказываемых соседями опасениях, но отмахивались от них. Мальчик был её творением, она спасла ему жизнь, она видела в нём самоё себя. Он спал сколько хотел, всё ему было позволено, и ничто не запрещалось. В пруду водились караси, Михайлик любил жареную рыбу со сметаной. И Оксана с Маринкой шли к пруду, бултыхались не¬сколько часов в воде, чтобы угодить “дытыне”. Уже и осень пришла, караси попрятались глубоко в ил, а Михайлик и за ложку не брался, если на столе не было сковородки с жареными карасями. Полезла Оксана в холодную воду. Простудилась, слегла. Чтобы на столе были карасики, Маринка понесла рыбакам вышитую сорочку матери и скатерть, обменяла на рыбу...Получилось так, что не было в жизни Михаила ничего такого, что досталось бы ему с трудом, в чём бы оставлена была частичка его души. В пустом сердце, не знающем забот, волнений, тревог, не может быть места для настоящей любви.
Учился Михаило в школе как-нибудь. В четвёртом классе сидел два года, в пятом имел два осенних экзамена и еле перешёл в шестой, а шестого не закончил и за два года. Шестнадцатилетним он выбыл из школы. Оксана плакала, упрекала... “Вы в могилу загоните меня своей школой, — кричал Михайло. — Больше ноги моей в вашей хате не будет. Я знаю, что вы мне не мать. И за то, что кормили меня, куплю вам бочку молока”.
Ошеломлённая тяжким оскорблением, Оксана заболела. А Михайло пошёл жить к дальнему родственнику отца, леснику.
Через несколько месяцев началась война. Когда пришли оккупанты, среди полицейских людям бросился в глаза стройный, краснощёкий Михайло. Полицейские с собачьей верностью служили фашистам, выполняли самые грязные, позорные дела. Началась отправка молодёжи в фашистское рабство — на работу в Германию. Полицейские охотились за молодыми людьми, как за животными. Однажды ночью фашисты послали всю полицию на облаву. Попал Михайло на ту улицу, где жила Оксана. Вместе с другими девушками привёл он в сельскую управу Марину. За дверью сельской управы плакала Оксана. Когда Михайло вышел из хаты, она плюнула ему в глаза и назвала его изменником.
“Ты партизанка!” — закричал Михайло и побежал к офицеру. Оксану схватили, связали. Поехали домой с обыском. На чердаке нашли несколько гранат и винтовку.
“Откуда всё это?” — спросил офицер.
Женщина молчала.
“Кто из жителей села может сказать, откуда у неё оружие?” — бросил офицер в толпу людей, согнанных к дому сельской управы.
Все молчали. Михайло, находившийся в кучке полицейских, сказал:
“Она связана с партизанами. Ночью к ней приходят подозрительные люди”.
Старики я женщины стояли затаив дыхание. Им не верилось: каким чудовищем надо быть, чтобы отправить на смерть женщину, приходившуюся человеку матерью: ведь она вскормила его.
“Ну что же, — сказал офицер, — партизанам один конец. А в награду за то, что ты верно служишь рейху, оказываю тебе большую честь: расстреляй своей рукой эту женщину”. Рассказывают, что в это мгновение на майдане перед сельской управой как будто земля застонала: из десятков грудей вырвался стон, люди не могли отвести глаз от изменника. Повёл он со своими дружками Оксану к вербам у пруда. Услышали люди три глухих выстрела, ещё раз застонала земля. Возвратился Михайло Тополя с дружками. В тот же вечер фашисты отправили на станцию Маринку, пойманную вместе с другими девушками во время облавы. А через три дня по приднепровским сёлам разнеслась весть: в лесной глуши, в Волчьем урочище, недалеко от хаты лесника нашли повешенного на дубовом суку Михаила. На груди бумажка с надписью: “Так будет с каждым изменником!”
Когда селяне узнали о справедливом возмездии, постигшем предателя, они облегчённо вздохнули и сказали: “Собаке — собачья смерть”.
